С началом Второй мировой войны Миро с женой и ребенком поселился в нормандском городке Варанжвиль, где был вынужден соблюдать строгие правила светомаскировки. Художник всегда любил сидеть по ночам у окна и смотреть на небо, звезды и луну, но это было запрещено. Тогда он выкрасил окна в синий цвет, взял кисточку и краски – и это стало началом цикла «Созвездия» (1940–1941 гг.). Эти 23 небольшие работы, выполненные гуашью на бумаге, – целая вселенная причудливых фантасмагорических образов, точек и пятнышек. Цикл считается одним из высших достижений Миро.
В 1940 г., после падения Парижа, мастер вернулся в Испанию, жил на Мальорке, в Монтройге, с 1942 г. – в Барселоне. Не оставляя своих живописных фантазий, в 1944 г. он всерьез увлекся керамикой («Голова», «Фигура», «Лунная птица», «Солнечная птица» и др.). А еще через три года провел несколько месяцев в США и возвращался туда в 1952 г., а затем в 1959 г., когда в Музее современного искусства проходила его вторая персональная выставка (первая состоялась в 1941 г.). В конце 40-х – начале 50-х гг. Миро пробует себя в монументальной живописи, в частности, покрыл росписью две длинные стены вокруг нового здания ЮНЕСКО в Париже. Так появились «Стена Солнца» и «Стена Луны», принесшие своему автору звание лауреата Большой международной премии фонда Гуггенхейма.
В 1956 г. семья Миро окончательно поселилась в Пальма-де-Мальорка, где у художника появилась новая просторная, чрезвычайно удобная мастерская, спроектированная архитектором Л. Сертом, а выставки его работ начали демонстрироваться по всему миру. В 1954 г. в поселке Галлифа, в мастерских семьи Артигасов он познавал секреты мастерства керамики. Отныне он много времени уделял расписной глине и бронзе, такой же фантастичной, как и картины, в 1960 г. создал мозаичное панно для Гарвардского университета. В живописи художник постепенно переходит к очень большим формам, таким, как панно «Всемирный торговый центр» (1974 г.). Эта работа размером 6x11 метров украшала мезонин здания № 2 ВТЦ в Нью-Йорке и погибла под его обломками 11 сентября 2001 г.
Хоан Миро, всю жизнь претендовавший на статус поэта и создавший много интересных иллюстраций к поэтическим сборникам, в 1971 г. выпустил книгу собственных стихотворений – «Ящерица с золотыми перьями». Не обошел мастер своим вниманием и театральную сцену: работал совместно с М. Эрнстом над декорациями к балету «Ромео и Джульетта» (1926 г.) и спектаклю «Детские игры» (1932 г.).
Миро можно с уверенностью назвать гением современного дизайна, его композиции ценны своей декоративностью и отлично подходят для украшения холлов преуспевающих фирм и роскошных вилл на Лазурном берегу. Уединившись на солнечной Мальорке, он создавал множество рисунков, гравюр, картин, статуэток, которые с удовольствием приобретались галереями и частными коллекционерами во всем мире. В Центре изучения современного искусства при Фонде Миро (1975 г.), прекрасное здание которого было построено по проекту Л. Серта в барселонском парке Монжуик, хранится более 100 картин художника, а кроме того, рисунки, наброски и дневники, газетные вырезки, посвященные его творчеству, письма, фотографии, открытки и тому подобное.
Самые поздние работы Миро – это настоящий вопль протеста – яростное, отчаянное противостояние смерти. Огромная картина в темных тонах, без названия, начатая около 1970 г. и завершенная в 1980 г., незадолго до смерти художника, относится к числу его шедевров. Это одно из самых трагичных и страстных полотен, когда-либо написанных мастером, умершим, как и работавшим последние три десятка лет, в Пальма-де-Мальорка.
МОДИЛЬЯНИ АМЕДЕО
(род. 12.07.1884 г. – ум. 24.01.1920 г.)
Выдающийся итальянский живописец и скульптор.
«Сказать вам, какими качествами определяется, по-моему, настоящее искусство? – спросил однажды Ренуар одного из своих будущих биографов Вальтера Паха. – Оно должно быть неописуемо и неподражаемо… Произведение искусства должно налететь на зрителя, охватить его целиком и унести с собой. Через произведение искусства художник передает свою страсть, это ток, который он испускает и которым он втягивает зрителя в свою одержимость». Без сомнения, большинство картин Амедео Модильяни обладает теми свойствами, о которых говорил прославленный Ренуар.
В его удивительных полотнах за подчеркнутой условностью и намеренным упрощением скрывается «нечто безусловно настоящее, нечто жизненно сложное и поэтически возвышенное», нечто, не поддающееся словесному описанию. Его портреты и «ню» (обнаженная натура) поражают своей психологической определенностью – в них почти всегда угадываются «и характер, и судьба, и неповторимость душевного склада» модели. Ведь Модильяни, тонкому психологу и, как его называли, «великому сострадателю», всегда было свойственно «мучительное, напряженное вглядывание в людские души». «Человек – вот что меня интересует. Человеческое лицо – наивысшее создание природы. Для меня это неисчерпаемый источник», – говорил живописец.
Свои картины он создавал за один-два сеанса, будто бы «на лету», почти на грани импровизации. Все они написаны в характерной для него неподражаемой творческой манере, которую художник никогда не менял, а лишь «усугублял, варьировал и углублял» с годами. На вытянутом лице, зачастую напоминающем плоскую маску, – миндалевидные глаза, нос лопаточкой или с легким изгибом, небольшой рот с плотно сжатыми губами, шея неестественно вытянута либо вовсе отсутствует… Живописца не раз упрекали за то, что все его портретные полотна на одно лицо. Действительно, модели, позировавшей Модильяни, не приходилось надеяться на свое полное сходство с портретом. Но все же этот упрек теряет смысл, стоит только взглянуть на его наиболее известные работы – «Беатриса Хестингс», «Поль Гийом» (обе в 1915 г.); «Дама с черным галстуком», «Сутин», «Госпожа де Парди» (все в 1917 г.); «Жанна Эбютерн», «Анна Зборовская» (обе в 1918 г.). При явной их схожести, каждый образ неповторим и индивидуален, наполнен «своим», особым смыслом: Анна Зборовская женственна, полна достоинства и простоты, Беатриса Хестингс, напротив, самоуверенно-капризна и высокомерна, а Поль Гийом претенциозен и скучен. Художница Л. М. Козинцева-Эренбург вообще считала, что в портретах Модильяни сходство с моделью поразительно. «Когда в начале 20-х годов я приехала в Париж, – говорила она, – то при первом знакомстве оказалось, что я уже знала и Зборовского, и Сутина, и Кислинга, и многих других, потому что до этого я была на выставке Модильяни. То же самое повторилось и через несколько лет, когда я увидела в «Ротонде» и в «Кафе дю Дом» его постаревших натурщиц».
Амедео Модильяни начал писать в самом начале XX в., когда мир искусства переполняли смелые идеи, дерзания новаторов. Но художник не примкнул ни к кубистам, ни к фовистам, несмотря на то что был дружен с Ф. Леже, П. Пикассо, А. Дереном, М. Вламинком и жил в атмосфере их поисков и споров. Не стал Модильяни и футуристом, хотя испытал в своем творчестве влияние великого П. Сезанна. Живописец выбрал одиночество, предпочитая пользоваться приемами новомодных художественных течений «свободно, в своих особых целях и в определенном творческом переосмыслении».
Амедео, родившийся в итальянском городе Ливорно, приехал в Париж, когда ему было уже 22 года. К этому моменту он получил некоторое образование в области живописи, обучаясь у ливорнского художника Гульельмо Микели и в «Свободных школах рисования с обнаженной натуры» при Флорентийской академии художеств и Венецианском институте изящных искусств. Модильяни появился на Монмартре – красивый, аристократически вежливый, образованный. Он прекрасно говорил по-французски, при первом знакомстве с окружающими с некоторым щегольством демонстрировал отличное знание Ибсена, Ницше, Шелли, Д'Аннуцио, Уайльда, Достоевского, Рембо. Здесь, на Монмартре, Амедео познакомился и сблизился с художником-самоучкой Утрилло, сыном Мари-Сюзанны Валадон, когда-то известной цирковой акробатки, позировавшей Ренуару, Дега и Тулуз-Лотреку.